нопесал году в 1999
у Вернера даже публиковал, но Славы не стяжал, да и правильно, вероятно
МОЯ ПРОЛЕТАРСКАЯ ГОРДОСТЬ (банальное, но философское)
На службу я хожу в некое крупное предприятии, располагающееся в огромном комплексе, где этих предприятий до хрена всяких. Труд, в принципе, головной и интеллектуальный, но вчера звонит начальник и желает, чтобы мы с напарником сходили на склад получить бумагу принтеровую и всякую. Дали нам тачку железную пудовую, и мы поперли. Как мы добирались грузовыми лифтами - это предмет отдельного и длительного мата, но, вроде, дошли, получили и начали возвращаться. А бумаги там было значительно больше нашего с ним общего веса, потому что где дорожка под уклон - едва удерживали. И вот, ожидая очередного грузового лифта, в котором спускается забавная такая глуховатая старушка-лифтерша, отошел я покурить, оставив напарника с телегою. И вдруг в процессе перекура вижу, что ко мне направляется моя давняя однокурсница, которую, в принципе, не любил я тогда, ну, и сейчас - с чего мне ее вдруг залюбить? Видимо, это взаимно.
Но разминуться и глаза опять же взаимно отвести не успели. Пришлось вместе перекуривать. И общаться. Как я понял, она в одной из параллельных контор чем-то вроде секретарши. А морда у меня очень небритая (имидж такой), волосы длинные, на глазу - ячмень (на фингал похожий), джинсы известкой обляпал, пока тачку толкал... И тут начинается мне распальцовка. Как и контора-то вся ей сосет, и Такой-то у нее на побегушках, и Сякой-то за ней прибирает. И пальцами с метровыми ногтями потряхивает она двухметровой своей белоснежной цигаркою. И вот, уже собираясь уходить, бросается мне через плечо, мол, а ты чего тут и какими судьбами?
И я. Глянув на нее исподлобья. Почесав щетину. Подтянув штаны. Сказал:
- А МЫ ТУТ... ТАЧКИ... КАТАЕМ...(без воскл. знака, так просто, спокойно)
И пошел к напарнику, ОЧЕНЬ жалея, что не разит от меня третьеводневошной водкой по 17 рублей.
И тут я понял! Я понял, что чувствовал в 17-м году Сидор, насилуя княжну на им же обкаканном венецианском гобелене!
Я понял Ганса, швыряющего в костер заумные книжки какого-нибудь Эйнштейна.
Я понял Анпилова, слушающего выступление акад. Лихачева и комментирующего его.
Я понял Бивиса и Баттхеда с их "Гля! Сиськи!" при показе по ТВ Лувра.
Я ПОНЯЛ, ЧТО ТАКОЕ - ПРОЛЕТАРСКАЯ ГОРДОСТЬ.
МОЯ ПРОЛЕТАРСКАЯ ГОРДОСТЬ (банальное, но философское)
На службу я хожу в некое крупное предприятии, располагающееся в огромном комплексе, где этих предприятий до хрена всяких. Труд, в принципе, головной и интеллектуальный, но вчера звонит начальник и желает, чтобы мы с напарником сходили на склад получить бумагу принтеровую и всякую. Дали нам тачку железную пудовую, и мы поперли. Как мы добирались грузовыми лифтами - это предмет отдельного и длительного мата, но, вроде, дошли, получили и начали возвращаться. А бумаги там было значительно больше нашего с ним общего веса, потому что где дорожка под уклон - едва удерживали. И вот, ожидая очередного грузового лифта, в котором спускается забавная такая глуховатая старушка-лифтерша, отошел я покурить, оставив напарника с телегою. И вдруг в процессе перекура вижу, что ко мне направляется моя давняя однокурсница, которую, в принципе, не любил я тогда, ну, и сейчас - с чего мне ее вдруг залюбить? Видимо, это взаимно.
Но разминуться и глаза опять же взаимно отвести не успели. Пришлось вместе перекуривать. И общаться. Как я понял, она в одной из параллельных контор чем-то вроде секретарши. А морда у меня очень небритая (имидж такой), волосы длинные, на глазу - ячмень (на фингал похожий), джинсы известкой обляпал, пока тачку толкал... И тут начинается мне распальцовка. Как и контора-то вся ей сосет, и Такой-то у нее на побегушках, и Сякой-то за ней прибирает. И пальцами с метровыми ногтями потряхивает она двухметровой своей белоснежной цигаркою. И вот, уже собираясь уходить, бросается мне через плечо, мол, а ты чего тут и какими судьбами?
И я. Глянув на нее исподлобья. Почесав щетину. Подтянув штаны. Сказал:
- А МЫ ТУТ... ТАЧКИ... КАТАЕМ...(без воскл. знака, так просто, спокойно)
И пошел к напарнику, ОЧЕНЬ жалея, что не разит от меня третьеводневошной водкой по 17 рублей.
И тут я понял! Я понял, что чувствовал в 17-м году Сидор, насилуя княжну на им же обкаканном венецианском гобелене!
Я понял Ганса, швыряющего в костер заумные книжки какого-нибудь Эйнштейна.
Я понял Анпилова, слушающего выступление акад. Лихачева и комментирующего его.
Я понял Бивиса и Баттхеда с их "Гля! Сиськи!" при показе по ТВ Лувра.
Я ПОНЯЛ, ЧТО ТАКОЕ - ПРОЛЕТАРСКАЯ ГОРДОСТЬ.